![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
brambeusВ творческом наследии Виктора и Александра Пругавиных - статьи и книги, большей частью посвященные вопросам русского крестьянства, деревни, земства, Алексей, средний брат, ушёл из жизни совсем рано. Работы Александра Пругавина о религии и сектантстве - отдельный вопрос. Короленко общался с Виктором Пругавиным, Чехов - с Александром.
"В этом был узел идейных противоречий, на которых народничество, прежде единое, раскалывалось на два течения. Оба признавали интересы народа и преимущественно крестьянства главным предметом забот образованного класса. Но одно при этом считало себя вправе по-своему толковать эти интересы и критиковать народные взгляды с точки зрения правды и свободы (Михайловский и Успенский), другое признавало для себя обязательными и самые взгляды народной массы (Златовратский и "Неделя"). Последнее течение стояло перед опасным выводом. Наш народ в подавляющем большинстве признает самодержавие и возлагает все надежды на милость неограниченных монархов. Если мнение народа обязательно для служащей ему интеллигенции, то... интеллигенции приходится мириться с самодержавием.
И, действительно, можно отметить явный уклон в этом направлении в части народнической литературы того времени. Всего заметнее и всего ярче сказалось это на деятельности Виктора Пругавина. Это был экономист и статистик (отчету безымянного уральского статистика об обстановке в Екатеринбургском уезде 1911 году я посвящу отдельную заметку - Р.Б.). Одно время его доклады в Юридическом обществе в Москве и в Вольно-экономическом обществе в Петербурге, где он прославлял народную мудрость и крестьянскую общину, привлекали массы молодежи, встречавшей его громом аплодисментов. Это был мой школьный товарищ, и я хорошо знал его. Мы много спорили с ним по поводу некоторых его взглядов. Он был поклонник Златовратского*, и крестьянская среда казалась ему безукоризненной и вполне "гармоничной". Однажды при мне кто-то сделал ему указание на грубость крестьянских нравов, на деспотизм в отношении к женам, на то, наконец, что часто крестьяне не могут сами разобраться во взаимных отношениях между собой и прибегают к дрекольям для решения междуобщинных споров. В это время много говорили о тяжбе двух крестьянских обществ в Свияжском уезде, когда дело дошло до свалок между целыми селами, вызывавших вмешательство войск.
-- Какая же тут "гармония"? -- закончил возражатель.
Но Пругавин отвечал:
-- Разве вы не понимаете, что и кол в руках мужика может часто служить орудием гармонии!
Это было уже что-то ненормальное. Идя в этом направлении с какой-то сумасшедшей последовательностью Пругавин написал целую книгу, в которой уже прямо мирился с самодержавным строем. Он рассуждал так: экономический строй -- основа всей общественности. Основная ячейка русского экономического строя -- община. Она -- хороша как идеальный зародыш будущего социализма. Остальное -- в том числе и самодержавие -- только надстройка на этом фундаменте. Основа хороша, значит, и все хорошо. Народ правильно признает самодержавие своим строем, и мы должны принять этот народный взгляд.
Еще до выхода этой книги он обратился ко мне с изложением приводимых в ней взглядов и выражал уверенность, что наши общие товарищи примут их.
-- После выхода вашей книги -- ваши товарищи будут лишь в "Московских Ведомостях" и "Новом Времени",-- сказал я.-- Помните, что с прежними товарищами это разрыв.
Он казался пораженным.
-- Но ведь я доказываю...-- сказал он.
-- Никогда вы не докажете русской интеллигенции, что она должна примириться с самодержавием.
И действительно, книгу его очень холодно встретила вся передовая литература, и приветствовали ее только "Новое Время", "Московские Ведомости" и еще две-три ретроградные газеты помельче, хотя после разговора со мной он многое в ней смягчил. Это глубоко потрясло его и ускорило ход его болезни. Через некоторое время он очутился в лечебнице для душевнобольных. Уже больной, он одно время жил у меня. Не могу забыть, как однажды ночью он разбудил меня и мою жену и, со слезами обнимая нас, убеждал немедленно созвать прежних друзей и товарищей нашей юности, разделявших народнические убеждения, и всем вместе уйти в деревню "к святой работе на земле, к здоровой крестьянской среде". Ему казалось, что только деревня и общая жизнь с народом может исцелить его.
Но судьба этой больной интеллигентской души уже свершилась. Возврат к прежнему был невозможен, и выхода для него не было".
Короленко В. Г. Земли! Земли! Мысли, воспоминания, картины. (1919) М.: Советский писатель, 1991. OCR Ловецкая Т. Ю.
Пругавин Виктор Степанович - я не могу понять, о какой из книг Пругавина говорит Короленко:
- Очерки кустарной промышленности России по последним исследованиям частных лиц, земств и комиссий, М., 1882; Сельская община, кустарные промыслы и земледельческое хозяйство Юрьевского уезда Владимирской губернии, М., 1884; Русская поземельная община в трудах ее местных исследователей, М., 1888.
- Пругавин Виктор Степанович (1858-1896) - публицист, статистик. Фонд: 18 Ед.хранения: 79 Дата: 1832 - 1896
Статьи и заметки (1886 - 1896); письма В. Г. Короленко 2 [1885, 1890], А. С. Пругавина - брата (1880), В. И. Семевского (1885)
Архив - Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ) 125212, Москва, ул. Выборгская, 3, корп. 2. rgali@list.ru
http://www.rgali.ru
Златовратский, Николай Николаевич
- "Приемы, при помощи которых Златовратский старается уловить народные "устои", трудно подвести под установившиеся литературные формы: это очень своеобразная смесь беллетристики, этнографии и публицистики, подчас даже статистики. Автор мало заботится о цельности впечатления; его занимает исключительно задача уразуметь изобразить и правду народной жизни. При всем желании сказать полную и всестороннюю правду о мужике, существеннейшей особенностью Златовратского остается значительная доля идеализации. В этом отношении он составляет полную противоположность с Глебом Успенским, который не останавливается перед тем, чтобы подчас сказать самую горькую правду о мужике. Идеализация Златовратского, впрочем, зависит не столько от того, что он закрывает глаза на несимпатичные стороны народной жизни, сколько от стремления во всякой мелочи крестьянского житья-бытья видеть глубокие, стихийные "устои"; серенький мужичок сплошь да рядом превращается у Златовратского в какого-то эпического Микулу Селяниновича, который часто даже говорит былинным складом и чуть не белыми стихами". Венгеров С.А. Златовратский Н. Н. [1911].
Lib.Ru/Классика: Златовратский Николай Николаевич: Сочинения.
Из примечаний к статье Чехова "Голодающие дети".Статьи Чехова, посвященные голоду, никогда не воспроизводились в собраниях его сочинений, и важная сторона деятельности писателя оставалась закрытой для исследователей. Подробные сведения о ней — в указанных выше воспоминаниях Пругавина: «В 1898—99 г. Среднее и Южное Поволжье было поражено почти полным неурожаем хлебов и трав. <...> Мы рассылали составленные нами воззвания разным лицам и учреждениям, приглашая к пожертвованиям в пользу голодающих и в то же время организуя помощь на местах. <...> особенно горячо и сердечно отнесся к этому делу живший тогда в Ялте, на даче г-жи Иловайской, Ан. Павл. Чехов. <...>
И в течение всего времени, пока продолжалась наша „продовольственная кампания“, — а она продолжалась целый год, с осени 1898 до осени 1899 года, — Чехов не уставал собирать пожертвования в пользу голодающих крестьян Самарской губернии, с замечательной аккуратностью высылая нам собранные им деньги. <...> Помимо сбора пожертвований и пропаганды и печати, Антон Павлович много хлопотал о том, чтобы в Ялте устраивались спектакли, концерты и вечера в пользу самарских крестьян, которые пухли от голода и цинги».
Пругавин писал, что по письмам Чехова к нему можно было бы «наглядно показать читателям, как много внимательной заботливости, как много сердечного участия — искреннего и трогательного — вложил он в дело помощи голодающим крестьянам Самарской губернии, в которой — сколько помнится — он никогда даже и не бывал <...> За год времени, пока приходилось работать на голоде, у меня накопилось немало писем Антона Павловича и особенно почтовых переводов с деньгами, которые он присылал ко мне. Узкие полоски этих переводов, с надписью „для письменного сообщения“, каждый раз были сверху донизу исписаны Чеховым, его мелким, бисерным почерком».
15 января 1900 г., готовя к печати заметки о голоде, Пругавин спрашивал Чехова в письме: «Могу ли я воспользоваться для этой цели Вашими письмами <...>? Вы так много потрудились для дела помощи голодающему населению Самарской губернии, проявили так много сердечности в этом деле, что мне необходимо придется подробнее остановиться на Вашем отношении к только что пережитому народному бедствию» (ГБЛ; «Речь», 1910, № 16, 17 января).
5 февраля 1900 г. Чехов отвечал Пругавину: «...Что касается моих прошлогодних писем, то, простите, я против того, чтобы Вы их напечатали. <...> Напечатание связало бы меня на будущее время; потом, когда бы я писал письма, я был бы уже не свободен, так как мне все казалось бы, что я пишу для печати».
В 1891 году в Самаре был образован Частный кружок по оказанию помощи детям крестьян Самарской губернии; он прилагал свои усилия к обеспечению продовольствия малолетних детей в пределах названной губернии. Деятельность его нашла сочувствие среди обширного круга частных лиц, а также учрежденных тогда «Особого комитета наследника цесаревича» и «Комитета великой княгини Елизаветы Федоровны».
Помощь детям в 1891 году при посредстве сельских учительниц, земских врачей, священников и членов сельских попечительств Красного Креста была организована в 24-х селениях, причем дети получали главным образом молоко, пшено и пшеничный хлеб. Благодаря этому Кружок имел возможность прокормить более трех тысяч детей, выдать свыше 412 000 детских обедов, не считая пособия матерям, кормящим грудью.
Краткие отчеты о деятельности Кружка будут помещаться в газетах; общий же отчет будет разослан всем участвовавшим в сборе пожертвований.
Думаем, что наши читатели, особенно те из них, которые имеют детей, откликнутся на призыв Самарского кружка и окажут ему посильную поддержку и тем, быть может, спасут не одну детскую жизнь. Всякая, даже очень скромная помощь будет принята с большою благодарностью. Пожертвования принимаются в редакции «Крымского курьера» и у Ант. Павл. Чехова (Аутская, д. г-жи Иловайской), а иногородние читатели благоволят направлять их по адресу: Самара, А. С. Пругавину".
- Чехов А. П. Голодающие дети // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982.
Книга Пругавина выходит после смерти Чехова.
Пругавин А. С. Голодающее крестьянство. Очерки голодовки 1898-99 года. М., 1906.
И ещё одно. Достаточно резкое заявление - Сергей Мельник. Ставропольская заутреня.
Мельник считает, что благодаря авторитету и доверию к Пругавину, такое активное участие в помощи голодающим приняли и Толстой и Чехов.
"НЕУДИВИТЕЛЬНО, что об одних и тех же событиях государственник Наумов и публицист-народник Пругавин писали по-разному. Хотя и сходились во многом: и в оценках положения крестьянства (Наумов* не зря цитировал Витте: «рабство, произвол, беззаконность и невежество»), и в личном стремлении организовать помощь голодающим (в одном кружке участвовали), и в общности судьбы (оба в конечном итоге пострадали от большевиков). Но наблюдения и выводы у них все же, согласитесь, разные. А вроде бы в одной стране жили…
Скажем честно: мастерски написанные (не зря А. Наумов отдавал должное таланту автора, имя которого представлялось ему в юности «непререкаемым литературным авторитетом») зарисовки А.С. Пругавина о поездке в Ставрополь в разгар голода 1898-1899 годов грешат тем же, чем труды большинства народников. Они интересны в основном как плод труда изрядно политизированного литератора, но вряд ли могут служить источником для серьезного анализа. Политическая декларация (особенно из уст человека, к позиции которого прислушиваются – а Пругавина, напомню, читали и «брали на вооружение») – особый жанр, не имеющий к исторической правде и просто правде никакого отношения.
Историю как-то не принято относить к точным наукам. И профессию историка – к социально ответственным. А жаль. Порой неточности и небрежность здесь чреваты последствиями куда более тяжкими, чем, скажем, осколок в теле солдата, оставленный фронтовым хирургом. Поскольку от осколка страдает один, от небрежения историческими фактами – массы. Причем во многих поколениях…
Пожалуй, именно с легкой руки очеркистов вроде Пругавина история за последнее столетие чуть не умерла как наука".
*Наумов, Александр Николаевич -
о Наумове пишет Сергей Мельник, много требухи и отсебятины, но статьи информативны, автор статей пройдётся граблями и по Пругавину и по Ленину, и, ясно дело, по "большевикам", уча нас, как нужно жить. Воспоминания уцелевшего и Уроки русского.
- А. Н. Наумов «Из уцелевших воспоминаний, 1868-1917». В 2-х тт. Изд. А.К. Наумовой и О.А. Кусевицкой, Нью-Йорк 1954г.
"В этом был узел идейных противоречий, на которых народничество, прежде единое, раскалывалось на два течения. Оба признавали интересы народа и преимущественно крестьянства главным предметом забот образованного класса. Но одно при этом считало себя вправе по-своему толковать эти интересы и критиковать народные взгляды с точки зрения правды и свободы (Михайловский и Успенский), другое признавало для себя обязательными и самые взгляды народной массы (Златовратский и "Неделя"). Последнее течение стояло перед опасным выводом. Наш народ в подавляющем большинстве признает самодержавие и возлагает все надежды на милость неограниченных монархов. Если мнение народа обязательно для служащей ему интеллигенции, то... интеллигенции приходится мириться с самодержавием.
И, действительно, можно отметить явный уклон в этом направлении в части народнической литературы того времени. Всего заметнее и всего ярче сказалось это на деятельности Виктора Пругавина. Это был экономист и статистик (отчету безымянного уральского статистика об обстановке в Екатеринбургском уезде 1911 году я посвящу отдельную заметку - Р.Б.). Одно время его доклады в Юридическом обществе в Москве и в Вольно-экономическом обществе в Петербурге, где он прославлял народную мудрость и крестьянскую общину, привлекали массы молодежи, встречавшей его громом аплодисментов. Это был мой школьный товарищ, и я хорошо знал его. Мы много спорили с ним по поводу некоторых его взглядов. Он был поклонник Златовратского*, и крестьянская среда казалась ему безукоризненной и вполне "гармоничной". Однажды при мне кто-то сделал ему указание на грубость крестьянских нравов, на деспотизм в отношении к женам, на то, наконец, что часто крестьяне не могут сами разобраться во взаимных отношениях между собой и прибегают к дрекольям для решения междуобщинных споров. В это время много говорили о тяжбе двух крестьянских обществ в Свияжском уезде, когда дело дошло до свалок между целыми селами, вызывавших вмешательство войск.
-- Какая же тут "гармония"? -- закончил возражатель.
Но Пругавин отвечал:
-- Разве вы не понимаете, что и кол в руках мужика может часто служить орудием гармонии!
Это было уже что-то ненормальное. Идя в этом направлении с какой-то сумасшедшей последовательностью Пругавин написал целую книгу, в которой уже прямо мирился с самодержавным строем. Он рассуждал так: экономический строй -- основа всей общественности. Основная ячейка русского экономического строя -- община. Она -- хороша как идеальный зародыш будущего социализма. Остальное -- в том числе и самодержавие -- только надстройка на этом фундаменте. Основа хороша, значит, и все хорошо. Народ правильно признает самодержавие своим строем, и мы должны принять этот народный взгляд.
Еще до выхода этой книги он обратился ко мне с изложением приводимых в ней взглядов и выражал уверенность, что наши общие товарищи примут их.
-- После выхода вашей книги -- ваши товарищи будут лишь в "Московских Ведомостях" и "Новом Времени",-- сказал я.-- Помните, что с прежними товарищами это разрыв.
Он казался пораженным.
-- Но ведь я доказываю...-- сказал он.
-- Никогда вы не докажете русской интеллигенции, что она должна примириться с самодержавием.
И действительно, книгу его очень холодно встретила вся передовая литература, и приветствовали ее только "Новое Время", "Московские Ведомости" и еще две-три ретроградные газеты помельче, хотя после разговора со мной он многое в ней смягчил. Это глубоко потрясло его и ускорило ход его болезни. Через некоторое время он очутился в лечебнице для душевнобольных. Уже больной, он одно время жил у меня. Не могу забыть, как однажды ночью он разбудил меня и мою жену и, со слезами обнимая нас, убеждал немедленно созвать прежних друзей и товарищей нашей юности, разделявших народнические убеждения, и всем вместе уйти в деревню "к святой работе на земле, к здоровой крестьянской среде". Ему казалось, что только деревня и общая жизнь с народом может исцелить его.
Но судьба этой больной интеллигентской души уже свершилась. Возврат к прежнему был невозможен, и выхода для него не было".
Короленко В. Г. Земли! Земли! Мысли, воспоминания, картины. (1919) М.: Советский писатель, 1991. OCR Ловецкая Т. Ю.
Пругавин Виктор Степанович - я не могу понять, о какой из книг Пругавина говорит Короленко:
- Очерки кустарной промышленности России по последним исследованиям частных лиц, земств и комиссий, М., 1882; Сельская община, кустарные промыслы и земледельческое хозяйство Юрьевского уезда Владимирской губернии, М., 1884; Русская поземельная община в трудах ее местных исследователей, М., 1888.
- Пругавин Виктор Степанович (1858-1896) - публицист, статистик. Фонд: 18 Ед.хранения: 79 Дата: 1832 - 1896
Статьи и заметки (1886 - 1896); письма В. Г. Короленко 2 [1885, 1890], А. С. Пругавина - брата (1880), В. И. Семевского (1885)
Архив - Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ) 125212, Москва, ул. Выборгская, 3, корп. 2. rgali@list.ru
http://www.rgali.ru
Златовратский, Николай Николаевич
- "Приемы, при помощи которых Златовратский старается уловить народные "устои", трудно подвести под установившиеся литературные формы: это очень своеобразная смесь беллетристики, этнографии и публицистики, подчас даже статистики. Автор мало заботится о цельности впечатления; его занимает исключительно задача уразуметь изобразить и правду народной жизни. При всем желании сказать полную и всестороннюю правду о мужике, существеннейшей особенностью Златовратского остается значительная доля идеализации. В этом отношении он составляет полную противоположность с Глебом Успенским, который не останавливается перед тем, чтобы подчас сказать самую горькую правду о мужике. Идеализация Златовратского, впрочем, зависит не столько от того, что он закрывает глаза на несимпатичные стороны народной жизни, сколько от стремления во всякой мелочи крестьянского житья-бытья видеть глубокие, стихийные "устои"; серенький мужичок сплошь да рядом превращается у Златовратского в какого-то эпического Микулу Селяниновича, который часто даже говорит былинным складом и чуть не белыми стихами". Венгеров С.А. Златовратский Н. Н. [1911].
Lib.Ru/Классика: Златовратский Николай Николаевич: Сочинения.
Из примечаний к статье Чехова "Голодающие дети".
И в течение всего времени, пока продолжалась наша „продовольственная кампания“, — а она продолжалась целый год, с осени 1898 до осени 1899 года, — Чехов не уставал собирать пожертвования в пользу голодающих крестьян Самарской губернии, с замечательной аккуратностью высылая нам собранные им деньги. <...> Помимо сбора пожертвований и пропаганды и печати, Антон Павлович много хлопотал о том, чтобы в Ялте устраивались спектакли, концерты и вечера в пользу самарских крестьян, которые пухли от голода и цинги».
Пругавин писал, что по письмам Чехова к нему можно было бы «наглядно показать читателям, как много внимательной заботливости, как много сердечного участия — искреннего и трогательного — вложил он в дело помощи голодающим крестьянам Самарской губернии, в которой — сколько помнится — он никогда даже и не бывал <...> За год времени, пока приходилось работать на голоде, у меня накопилось немало писем Антона Павловича и особенно почтовых переводов с деньгами, которые он присылал ко мне. Узкие полоски этих переводов, с надписью „для письменного сообщения“, каждый раз были сверху донизу исписаны Чеховым, его мелким, бисерным почерком».
15 января 1900 г., готовя к печати заметки о голоде, Пругавин спрашивал Чехова в письме: «Могу ли я воспользоваться для этой цели Вашими письмами <...>? Вы так много потрудились для дела помощи голодающему населению Самарской губернии, проявили так много сердечности в этом деле, что мне необходимо придется подробнее остановиться на Вашем отношении к только что пережитому народному бедствию» (ГБЛ; «Речь», 1910, № 16, 17 января).
5 февраля 1900 г. Чехов отвечал Пругавину: «...Что касается моих прошлогодних писем, то, простите, я против того, чтобы Вы их напечатали. <...> Напечатание связало бы меня на будущее время; потом, когда бы я писал письма, я был бы уже не свободен, так как мне все казалось бы, что я пишу для печати».
Чехов А. П. Голодающие дети.
"Большая часть Самарской губернии постигнута в нынешнем году таким же тяжелым неурожаем, как и в памятном для русского общества 1891 году. К недостатку хлеба для продовольствия населения присоединяется крайний недостаток корма для рабочего и домашнего скота. Наступившее народное бедствие особенно угрожает детям, организм которых требует более нежной и питательной пищи. Между тем значительная часть детей по правилам правительственных и земских продовольственных ссуд даже вовсе исключается из числа членов семей, имеющих право на эти ссуды.В 1891 году в Самаре был образован Частный кружок по оказанию помощи детям крестьян Самарской губернии; он прилагал свои усилия к обеспечению продовольствия малолетних детей в пределах названной губернии. Деятельность его нашла сочувствие среди обширного круга частных лиц, а также учрежденных тогда «Особого комитета наследника цесаревича» и «Комитета великой княгини Елизаветы Федоровны».
Помощь детям в 1891 году при посредстве сельских учительниц, земских врачей, священников и членов сельских попечительств Красного Креста была организована в 24-х селениях, причем дети получали главным образом молоко, пшено и пшеничный хлеб. Благодаря этому Кружок имел возможность прокормить более трех тысяч детей, выдать свыше 412 000 детских обедов, не считая пособия матерям, кормящим грудью.
Краткие отчеты о деятельности Кружка будут помещаться в газетах; общий же отчет будет разослан всем участвовавшим в сборе пожертвований.
Думаем, что наши читатели, особенно те из них, которые имеют детей, откликнутся на призыв Самарского кружка и окажут ему посильную поддержку и тем, быть может, спасут не одну детскую жизнь. Всякая, даже очень скромная помощь будет принята с большою благодарностью. Пожертвования принимаются в редакции «Крымского курьера» и у Ант. Павл. Чехова (Аутская, д. г-жи Иловайской), а иногородние читатели благоволят направлять их по адресу: Самара, А. С. Пругавину".
- Чехов А. П. Голодающие дети // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982.
Книга Пругавина выходит после смерти Чехова.
Пругавин А. С. Голодающее крестьянство. Очерки голодовки 1898-99 года. М., 1906.
И ещё одно. Достаточно резкое заявление - Сергей Мельник. Ставропольская заутреня.
Мельник считает, что благодаря авторитету и доверию к Пругавину, такое активное участие в помощи голодающим приняли и Толстой и Чехов.
"НЕУДИВИТЕЛЬНО, что об одних и тех же событиях государственник Наумов и публицист-народник Пругавин писали по-разному. Хотя и сходились во многом: и в оценках положения крестьянства (Наумов* не зря цитировал Витте: «рабство, произвол, беззаконность и невежество»), и в личном стремлении организовать помощь голодающим (в одном кружке участвовали), и в общности судьбы (оба в конечном итоге пострадали от большевиков). Но наблюдения и выводы у них все же, согласитесь, разные. А вроде бы в одной стране жили…
Скажем честно: мастерски написанные (не зря А. Наумов отдавал должное таланту автора, имя которого представлялось ему в юности «непререкаемым литературным авторитетом») зарисовки А.С. Пругавина о поездке в Ставрополь в разгар голода 1898-1899 годов грешат тем же, чем труды большинства народников. Они интересны в основном как плод труда изрядно политизированного литератора, но вряд ли могут служить источником для серьезного анализа. Политическая декларация (особенно из уст человека, к позиции которого прислушиваются – а Пругавина, напомню, читали и «брали на вооружение») – особый жанр, не имеющий к исторической правде и просто правде никакого отношения.
Историю как-то не принято относить к точным наукам. И профессию историка – к социально ответственным. А жаль. Порой неточности и небрежность здесь чреваты последствиями куда более тяжкими, чем, скажем, осколок в теле солдата, оставленный фронтовым хирургом. Поскольку от осколка страдает один, от небрежения историческими фактами – массы. Причем во многих поколениях…
Пожалуй, именно с легкой руки очеркистов вроде Пругавина история за последнее столетие чуть не умерла как наука".
*Наумов, Александр Николаевич -
о Наумове пишет Сергей Мельник, много требухи и отсебятины, но статьи информативны, автор статей пройдётся граблями и по Пругавину и по Ленину, и, ясно дело, по "большевикам", уча нас, как нужно жить. Воспоминания уцелевшего и Уроки русского.
- А. Н. Наумов «Из уцелевших воспоминаний, 1868-1917». В 2-х тт. Изд. А.К. Наумовой и О.А. Кусевицкой, Нью-Йорк 1954г.
