Кому верить? Часть 2. Пругавин и Яблонский

[brambeus]

Кому верить? Часть 2. Продолжаю отчаянно сопротивляться своей слабости поверить в то, что пишет Пругавин.
Пругавин и Яблонский о голоде и болезнях в татарских деревнях, 1898-1899 гг. Часть 1.

XII. Голодающие татары.

Неурожай и голодовка 1898—99 года, как мы уже упоминали, всего тяжелее отозвались на татарском населении. Отсюда понятно, почему цинга главным образом поражала татар. В Старо-Бесовской во­лости, в район которой входят Сентемиры, больных цингой было зарегистрировано 687 человек, при чем по народностям число это распределялось следующим образом:
                            Налитаых душ.  Больных цингой.  % больних.
Татары. . .              4.272                  649                              15%
Мордва. . .             1.666                    35                               2%
Pyccкиe....   157                     3                                 2%

Всего...          6.095                   687                                         11%

Таким образом, из 687 человек больных цингой татар было 649. Решающее значение в этом случае имели, конечно, экономические при­чины,—крайняя необеспеченность татарского населения в материальном отношении,—но необходимо признать, что, кроме чисто экономических причин, не малую роль играли здесь и некоторые бытовые условия и особенности склада татарской жизни, в числе которых прежде всего следует указать на семейное и общественное положение татарских женщин, их затворничество и приниженное, почти рабское состояние.

Татарки вынуждены все время проводить дома, в тесных и душных избах; они почти совсем не выходят на воздух, не показываются на улице, не имеют права даже посещать мечети, а должны мо­литься дома. Питаются татарские женщины лишь остатками от трапезы мужчин. Г. Яблонский рассказывает, что „в татарском населении, при постепенном истощении запасов, прежде всего начинают недоедать женщины: мужчины едят прежде женщин, съедают лучшую пищу и большее коли­чество. Женщины питаются остатками и к тому же делятся лучшими кусочками с детьми. С дальнейшим истощением запасов, когда нужда обо­стряется, начинают хворать уже дети и женщины, а за ними мужчины".

Благодаря указанным условиям, огромный процент заболеваний цингой выпадает на долю именно татарских женщин. По вычисление д-ра Яблонского, в среднем выводе этот процент равняется 74% общего числа больных цингой, тогда как от­носительно мужчин процент этот достигает лишь 26. Процент больных женщин колеблется по селениям от 83, как, например, в Старо-Бесовке, до 66, как это было в Старом-Сентемире, а процент больных мужчин—от 17Д034. Что касается возраста больных цингой, то преоб­ладали заболевания в возрасте от 20 до 30 лет и от 30 до 40 лет. Следовательно, наибольшее число заболеваний падает на рабочий возраст.

Пользуясь отчетом д-ра Яблонского, мы поста­раемся наметить здесь хотя краткую характеристику сентемировских татар, их культурной и эконо­мической жизни. Как мы уже заметили, население в Сентемирах—сплошь татарское. Русские встречаются здесь только среди торговцев, писарей и т. п. Разговорный язык—татарский, хотя мужчины почти все говорят или, по крайней мере, хорошо понимают по-русски. Но женщины в большинстве случаев совершенно не знают русского языка. Немногие русские, проживающие здесь, также предпочитают говорить при сношениях с местным населением по-татарски.

Во всех селениях имеются татарские школы не только для мальчиков, но и для девочек. За обучение нигде обязательной платы не установлено, — кто сколько даст. Учителями являются свои же односельцы. К сожалению, все учение в татарских школах состоит лишь в заучивании наиболее важных мест аль-корана и шариата, а также в письме по-татарски. Исключением из этого пра­вила является одна школа в Среднеме-Сентемире, в которой мулла учить детей и счету, при чем главным образом дает разные практические на­ставления,—например, как делить землю.

Школы помещаются в общественных зданиях, обыкновенно поблизости мечети, причем школьные помещения всегда тесны и антигигиеничны. Бла­годаря этим школам, известный процент взрослого населения (даже и женщины) умеют читать и писать по-татарски. Русскую же грамоту знают только очень немногие бывшие солдаты да муллы из молодых, для которых знание русской грамоты стало теперь обязательно.

Так как многие из более зажиточных татар занимаются разными торговыми оборотами, для чего ездят в Самару, Казань и другие города, беднота же уходит на лето в разные местности России „бурлачить" (так они называют отхожие полевые работы), то народ, благодаря такому подвижному образу жизни, отличается известной развитостью, особенно по сравнению с соседним, более оседлым, мордовским и чувашским населением. В доказательство известного рода культурности татарского населения г. Яблонский приводить следующие факты.

„Мне не раз, — говорить он,—приходилось бе­седовать с отдельными татарами о пользе изучения русской грамоты. Сплошь и рядом заводили об этом речь сами татары и даже муллы, и большин­ство из них, особенно молодежь, выражало жела­тельность открытия русской школы. Я не раз слышал от других обратное, что татары видят в русской школе первый шаг к вероотступничеству, страшно падки на всякие слухи о насильственном крещении т.д. По своему личному опыту я не могу подтвердить этого".

Такую перемену в отношениях татар к русским г. Яблонский объясняет следующим обра­зом „Татарам за последние голодовки пришлось немало перевидать русских интеллигентов, живших с ними долгие месяцы, кормивших и лечивших их, и, разумеется, татары, не видя никакого худа от этих пришлецов, видя, наоборот, уважение к своей религии и обычаям, вероятно уже не так упорно изыскивают в каждом русском начинании подрыв их религии. Например, когда весной нынешнего (1899) года стали открываться в большом количестве ясли для детей, и я тоже задумал было открыть ясли в Сентемирах, то та­тары, прослышавши об этом, одолели меня прось­бами записать их детей в ясли. Яслей мне не удалось открыть по другим причинам, но я ука­зываю на этот факте, как на доказательство из­вестного доверия к русскому начинанию. Я сам указывал просителям на их боязнь, что детей окрестят, но они только смеялись над этим, а многие влиятельные татары уверяли меня, что никаких недоразумений по этому поводу не будете.

Эти наблюдения и факты представляют, по нашему мнению, большую ценность, так как наглядно показывают, насколько преувеличены распространен­ные у нас отзывы о татарах, рисующие их узки­ми, закоренелыми фанатиками, относящимися с непримиримой враждой ко всяким культурным начинаниям, раз только эти начинания идут от русских.

Таким образом оказывается, что пока провод­никами подобных начинаний являются разного ранга чиновники — все равно, в мундирах или рясах— мы постоянно слышим о косности татар, о их фанатизме, о их враждебном и подозрительном отношении ко всему, что только исходит от рус­ских. Но вот к тем же татарам, в тяжелую для них минуту, являются простые, нечиновные люди в виде врачей, фельдшерице, организаторов столовых, яслей и т. д., — и картина сразу меняется: те же самые татары охотно и вполне доверяются этим людям, отдают им своих детей, выражают готовность посещать русские школы, просят об их открытии и т.д. Словом, — никаких следов, никакой тени вражды, косности и фанатизма, а совершенно напротив—полное доверие, искреннее чувство глубокой благодарности за все то, что для них делается.

Над этим поучительным контрастом следо­вало бы серьезно подумать тем, кто говорит о не­возможности для русских людей оказывать куль­турное воздействие на татарское население. Очевид­но, что неуспех и неудачи просветительной дея­тельности русских миссий среди татар следует объяснить не закоренелой враждой и не фанатизмом этой народности, а чем-нибудь другим, лежащим в характере самих миссий и их деяте­лей, в тех приемах и способах, посредством которых последние ведут свою культурную дея­тельность.

По отзыву г. Яблонского, близко изучившего та­тар, последние в общем весьма добродушны, го­степриимны, беспечны и довольно-таки легкомыслен­ны. Все эти черты являются, конечно, характерным наследием их прежней кочевой жизни. Из более отрицательных сторон их характера д-р Яблонский указывает в своем отчете „на известный узкий эгоизм": крайнее нежелание помочь, в слу­чае беды, ближнему, не только иноверцу, но даже и своему односельчанину-татарину. Богатые татары всегда не прочь попользоваться несчастием соседа, приняв от него в заклад какую-нибудь вещь, конечно, за ростовщические проценты.

Мы уже упоминали, что известный восточный взгляд на женщину характерен для большинства татар, хотя, по словам г. Яблонского, ему прихо­дилось наблюдать не мало исключений из этого. „Так, например, многоженство в настоящее вре­мя значительно уменьшается: по две жены имеет меньшинство, три жены являются уже исключением, четырех — нет ни у кого. Этот факт ограничения многоженства является, с одной стороны, следствием тяжелых экономических условий (последнего времени), с другой, как я убедился из своих наблюдений, обусловливается уже чисто сознательным отношением к многоженству".

В то же время „заметно известное стремление к уничтожению некоторых стеснительных обрядов и обычаев. Так, например, закрывание лица женщинами почти уже не наблюдается; прикрывают только, да и то не всегда, при разговоре с муж­чинами-татарами, рот рукой или кончиком платка, так что, очевидно, смотрят на это как на про­стую формальность".

В области семейных отношений прежде всего необходимо отметить „патриархальность, беспрекословное подчинение главе семьи—старшему в доме. Вследствие этого семейная жизнь течет очень тихо, монотонно. Мало ссор и брани. Драки — „учение жен" — является исключением, что, с одной сто­роны, объясняется легкостью развода, с другой — отсутствием пьянства". Хотя „многие татары, осо­бенно из молодых или солдат, при случае, не прочь выпить, но это делается втихомолку, в четырех стенах. Пьяный татарин или с папирос­кой не решится показаться на улице.

На мой вопросы „ленивы ли татары?"— г. Яблонский отвечал: — „совсем нет!.. Напротив, они считаются усердными работниками. Во многих экономиях даже предпочитают татар русским рабочим. Но они беспечны; при том же у них боль­шую роль играет равнодушное, фаталистическое отношение к своей судьбе... Этими особенностями, вероятно, следует объяснить, что земля у них обрабатывается, в большинстве случаев, небрежно: не удобряется, плохо пашется, яровые не пропалы­ваются и т.д. Огородов у них совсем нет, отчасти потому, что нет удобных мест для их разведения; отчасти же потому, что татары совсем не имеют потребности в овощах, обходясь без капусты, огурцов, луку и т. п. У них свой осо­бый стол; многие татары, например, никогда не пробовали щей; вследствие этого, на первых порах, в наших столовых многие из них отка­зывались от щей. Но это только на первых порах, так как затем они очень быстро привы­кали к русским блюдам».

В своем отчете г. Яблонский рассказывает, что так как у него вначале совершенно не было интеллигентных помощников (единственная фельд­шерская ученица была завалена чисто-медицинской работой), то по необходимости ему пришлось дело продовольствия возложить на местное население — сельское попечительство Красного Креста, оставив, конечно, за медицинским персоналом право кон­троля. Дело продовольствия было поставлено так: все продукты для 6-го участка, в районе которого на­ходились Сентемиры, закупались участковым попечительством и хранились в центральном складе, в Куликовке. Сентемиры были разделены по приходам и в каждом был назначен заведующий столовыми мулла. На обязанности этого муллы было своевременно заботиться о доставке продуктов из Куликовки и ежедневная выдача их пекарям. Что же касается чая, сахара, вина и прочих подобных продуктов, то они всегда выдавались медицинским персоналом.

Во избежание злоупотреблений и для большей уве­ренности в получении обедающими всего назначенного сполна, в Сентемирах был заведен такой порядок: по доставке из центрального склада про­дукты принимались заведующим столовыми с весу и вносились в книги. В столовые продукты выда­вались ежедневно, по числу обедающих, на сле­дующей день. За правильностью выдачи должны были следить и удостоверять особые дежурные, назна­чаемые на каждый день из более уважаемых крестьян. Эти дежурные обязаны были присутствовать при приеме провизии из склада и, кроме того, дол­жны были следить и в столовых как за приготовлением пищи, так и за правильной раздачей порций.

„Мне, — пишет г. Яблонский, — не пришлось раскаиваться в этой отдаче дела продовольствия в руки местного (т.-е. татарского) населения. Все испол­няли порученные обязанности очень добросовестно и внимательно. А главное, население относилось се полным доверием к такому порядку и видело в нем полную гарантию от злоупотреблений. Обедающие не раз выражали (чему я был свидетель) благодарности пекарям и дежурным за их добро­совестное отношение к делу. Поэтому, когда впослевдствии персонал мой увеличился, я уже не ре­шился менять установленного порядка, усилив толь­ко наш контроль".

Относительно экономического положения татарского населения д-р Яблонский приводит в своем отчете целый ряде статистических таблиц, кото­рые не оставляют ни малейшего сомнения в том, что даже в селениях экономически более обеспеченных благосостояние жителей находится в самом безотрадном, самом вопиющем положении. Так, например, в Староме-Сентемире, сравнительно наиболее богатом из всех четырех селений, 41% домохозяев не имеете никаких построек, кроме избы. Семей, не имеющих ни одной лошади, в Сентемирах 26%, в Верхнем-Сентемире—41%. Двух лошадей и более имеют 26% домохозяев; при этом необходимо иметь в виду, что по местным условиям одной лошади для ведения хозяйства и обработки земли совершенно недостаточно.

При таком состоянии хозяйства население не мо­жет, конечно, иметь сколько-нибудь достаточных запасов хлеба. И действительно, осенью 1898 года как оказалось по исследованию д-ра Яблонского, во всех четырех Сентемирах только 13% домохо­зяев имели более 10 пудов хлеба на семью. Осо­бенно же в тяжелом положении оказалось население Среднего и Верхнего-Сентемира, среди котораго "59% семей не имели ни зерна хлеба". К этому нужно добавить огромную задолженность населения казне, земству и частным лицам.

На основании подобного рода данных д-р Яблонский следующими чертами обрисовывает современ­ное состояние хозяйства самарского крестьянина. „Экономическое положение крестьяне,—пишет он в своем отчете,—настолько шатко, что малейший толчок, малейшее несчастие может выбить его из колеи самостоятельного работника-хозяина. Наделы у большинства до того малы, что и в урожайный год крестьяне перебиваются, как говорится, с хлеба на квас; стоить же только не уродиться хлебу, и наш мужик попадает сразу в безвы­ходное положение, из которого без посторонней помощи уже не выберется. Не окажут ему этой помощи — остается умирать. Ничего нет поэтому удивительного, что нашу деревню ежегодно посещают всевозможные эпидемии: не цинга, так—тиф, не тиф, так—скарлатина, оспа и т. д. И все эти бедствия мужик переносит терпеливо: валяется в горячке на сырой, грязной соломе, прикрытый тряпьем; питается при дизентерии огурцами и ка­пустой с квасом и ржаным хлебом; умирает сотнями в раннем детстве от поносов и т. д.

„Только в минуты самых тяжелых бедствий, в годы неурожаев, к нему приходят на помощь и правительство, и частная благотворительность. Но ведь это паллиативы. Ведь этой помощью только временно спасешь мужика от голодной смерти; все равно он, награжденный всякими последствиями своего хронического недоедания и своего неблагодарного труда—катарами, ломотами и другими не­дугами,—умрет раньше времени... Разве не ужасно такое положение?.."

Примечания.

Один из источников (не нашел), упоминаемых Пругавиным, где печатались отчеты доктора Яблонского: "Врачебная хроника Самарской губернии", 1900 г., №2, издание Самарской земской управы.

"Активизацию массового выезда (а речь идёт не о Сибири,  а о Турции! - Р.Б.) самарчан спровоцировали и события, связанные с проведением Первой Всеобщей переписи населения (январь 1897 г.). В начале января 1897 г. пристав 3-го стана Ставропольского уезда докладывал губернатору А. Брянчанинову: в Казанской губернии и в пограничном с ней Ставропольском уезде Самарской губернии имеют место волнения по поводу проведения Всеобщей переписинаселения. А именно: выгоняют переписчиков, бьют мулл, которые разъясняют цели и смысл мероприятия.
Волнения отмечались в близлежащих к Казанской губернии деревнях – Среднем и Старом Сентемире. Здесь обошлось без серьезных эксцессов: наказание за «возмущение» населения понес житель д. Ст. Сентемир Мухамет Шарыпов (получил 50 ударов розгами)". Ю.Н. Гусева. Ислам в Самарской области. Москва • Логос • 2007 - сс.62-63

- я так и понял, о татарах каких "корней" идёт речь, на всякий случай выписываю с форума, также мы видим и служилых татар и ясашных:
Генеалогический форум ВГД » Архивы разные » Региональные архивы РФ » Гос.архив Самарской области (ГАСО) » Дела из фонд 150 Самарская казенная палата:
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, Верхнемелекенская волость, деревня Верхний Сентемир, служилые татары, с.358;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, Верхнемелекенская волость, деревня Средний Сентемир, служилые татары, с.372;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, Верхнемелекенская волость, деревня Новый Сентемир, служилые татары, с.383;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, деревня Средняя Бесовка, ясашные крестьяне, с.71;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, деревня Нижний Сентемир, ясашные крестьяне, с.79;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, деревня Средний Сентемир, ясашные татары, с.88;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, Молыклинская волость, деревня Новая Бесовка, из мордвы казенные крестьяне, с.113;
РС 1834 Симбирская губерния, Ставропольский уезд, Ново-Молыклинская волость, деревня Старый Сентемир, из татар ясашные крестьяне, с.265;

САМАРСКАЯ ГУБЕРНИЯ. Списокъ населенныхъ местъ по сведениямъ 1859 года.
"Татары здешние преимущественно рода Ногайскаго, потомки орды Казанской. Они обитаютъ во всехъ уездахъ, но преимущественно въ Бугульминскомъ и Ставропольскомъ, а за темъ въ Бугурусланскомъ и Бузулукскомъ. Это большею частию, если не все, старожилы, водворившиеся здесь, быть можетъ, со времени перваго появления ордъ въ Приволжье, а всего вернее съ эпохи образования царства Казанскаго. Татары уездовъ южныхъ позднейшие переселенцы изъ губерний: Казанской, Нижегородской, Симбирской, Саратовской и Пензенской. Живутъ они какъ отдельными селениями, расположенными довольно значительными группами, такъ и вместе съ другими народами, более же всего съ Башкирами. Селения, обитаемыя татарами, следующия: (... въ Ставропольскомъ — Филиповка, Мосеевка, Кубань-Озеро, Новое Урайкино, Елховый Кустъ, Аллагулово, Сабакаево, Авраль, Мордовое Озеро, Мулеевъ Врагъ, Бритовка, Старый, Верхний, Средний и Нижний Сентемиры, Абдреева, Лабитова, Измайловка, Сосновый Врагъ, Абдуллово, Асаново, Ертуганово, Урайкино, Уразгильдино, Енганаево, Старые и Новые Уреньбаши, Чувашский и Татарский Калмаюры (NN 2050, 2051, 2060, 2065, 2068, 2073, 2074, 2080, 2091, 2092, 2108, 2111—2114, 2120, 2121, 2125, 2126, 2137, 2140, 2141, 2146, 2148, 2156, 2173, 2174, 2177, 2180).

д. Верхний Сантемир. МЕЧЕТЬ. СОБОРНАЯ Фонды содержат проект новой церкви за 1897 г. ф.1 оп.12 д.3493лл.1-3 1897 г.