Итак, Екатеринбург, как вся страна, взволнован, потихонечку начинает закипать, ибо сознание начинает мутнеть, радостной тревогу сомневающихся не назовёшь... Аничков не анализирует - описывает, обращая внимание на, казалось бы, незначительные детали... Но от старого режима устали все, и слоистая городская общественность едина в энтузиазме, с которым встречает февральскую революцию... Вы догадываетесь, что пытаясь разобраться в этих событиях, не могу не думать, что же происходит со страной сегодня...
Итак, царь отрекается, о том, что такое Временное правительство... по учебникам мы знали, но знала ли страна тогда, когда наши учебники ещё не были написаны?..
Итак, кроме общих фраз, заявлений, деклараций, упразднений, возни, сути которой, я начинаю догадываться об этом только сейчас, в провинции не понимали... полгода топтания на месте... Провинция должна была самоорганизовываться. И первой формой такой самоорганиции явился Комитет общественной безопасности, просуществовавший около трёх месяцев, столь разношёрстный, что я вновь растерялся, когда захотел описать его физиономию: бывшие думцы, кадеты, анархисты, эсеры, социалисты... представители и интеллигенции, и военных, и рабочих... и проходимцев...
Аничков попадает с Исполнительную комиссию: распахивающая объятия свобода выдвигает несколько неожиданные требования (кто бы мог предположить, что через столетие олицетворением свободы и борьбы за свободу станет Pussy Riot, а площадками, где своеобразное понятие свободы будет утверждать себя, - зоологический музей и храм (удивительно гармоничное сочетание любви к животным и к богу), горячо и страстно поддержанная российской оппозиционной интеллигенцией, новой - Россия такой не знала, хотя она зарождалась в
башне Вячеслава Иванова, пожалуй, он и его красавица
Зиновьева-Аннибал были первыми идеологами
ЛГБТ, используя понятия "соборности, богоискания, богоявления, мистической любви, одолевающей смерть", но додуматься до нынешней публичности, конечно, не могли):
"Тотчас после окончания выборов пришлось открыть приём просителей. Подавались заявления о совершённых кражах, просьбы о выдаче паспортов, жалобы на побои мужа, протоколы о продаже вина и водки, бесконечные жалобы хозяев домов на квартирантов и обратно - квартирантов на хозяев. Была просьба о разрешении вырыть покойника для перенесения его в другую могилу.
Но особенно запомнилось мне настойчивое заявление врача Упорова от имени проституток о том, что они, как свободные гражданки, не желают подвергать себя больше врачебному осмотру.
Из дальнейших объяснений выяснилось, что в домах терпимости в сутки на проститутку в среднем приходится шестьдесят посещений. Около этих домов ждёт очереди бесконечная вереница солдат, подобно тому как ждут очереди при раздаче сахара по карточкам.
- Доктор, - пробовал я возражать, - нисколько не сомневаюсь, что всё это важные вопросы. Но особенно удивляюсь, что проститутки центральным вопросом выставляют врачебный осмотр, а вопрос о непосильной работе даже не затрагивают. Я бы признал спешность поднятия этого вопроса. Вот если бы вопрос сводился к уменьшению числа посетителей... А с вопросом осмотра, который делается раз в неделю, можно бы и подождать.
- Как кричат товарищи, проститутка не скотина какая-нибудь, а свободная гражданка. А вы настаиваете на продолжении осмотра...
- Да я не настаиваю... Но решение этого вопроса требует обстоятельного доклада и осмотрительного решения. Поэтому я и предлагаю образовать комиссию, чтобы ознакомиться с этим делом.
Слава Богу, уговорил".Тюрьму трясло, арестантов было нечем кормить. Для разрешения этого вопроса была выбрана комиссия во главе с Ардашевым". - Страшное дело, жаль, что Аничков не написал больше. Первые акты Временного правительства приводят к
разрушению органов правопорядка... Сколько же было выпущено уголовников под политический шумок? Что из себя после такого удара представляли органы правопорядка? Страна стремительно скатывалась в бездну. Вскоре и ярый реакционер и антибольшевик Пуришкевич признает, что единственная сила, которая могла спасти от полного хаоса - это большевики... Никто не отрицал спорности этого заявления...
Больше всего "товарищей" волновала успешность арестов жандармских офицеров. Они то и дело бегали к телефону и сносились с теми, кто присутствовал при обысках и {19} арестах, выпрашивая у меня и Кащеева мандаты на дальнейшие действия.
- Да что вы так волнуетесь и уделяете столько времени такому пустому делу? Старый строй прогнил и рухнул, контрреволюция, несомненно, придёт, но не сейчас, конечно, - для этого потребуется немало времени... Убежать и спрятаться жандармам абсолютно некуда. Более чем уверен, что, если по телефону я предложу им явиться в думу, они немедленно явятся, даже если будут знать, что их арестуют.
Как будто в подтверждение моих слов раздался звонок по телефону. Кто-то из "товарищей" подошёл к аппарату и вернулся сконфуженным.
- В чём дело? - спросил его я.
- Да звонил жандармский ротмистр. Он удивлён, что до сего времени его ещё не арестовали, и относит эту оплошность к перемене местожительства.
- Ну что, не прав я?
Молчание...
Впоследствии я понял причину беспокойства "товарищей". Не аресты жандармов здесь играли роль, а желание выкрасть у них компрометирующие "товарищей" документы. Многие из "товарищей" находились ранее на службе у жандармов..."
Чуть Аничков посвятит
отдельную главу милиции и армии:
"Екатеринбург всегда поражал меня малочисленностью полиции, а вследствие этого - фактической беззащитностью граждан. Случись что на улице, вы никогда не найдёте городового. Со временем я как-то сжился с этим положением: если городовой уж очень понадобится, то всякий может застать его в участке.
С первого же дня и почти во всё время существования Комитета общественной безопасности
не проходило ни одного заседания, чтобы не выдвигался вопрос о милиции.
...
Оппозиция справа (кадеты) подчёркивала бесплодность нашей работы, и кто-то из ораторов поставил вопрос:
- Скажите, что за эти три недели сделала Исполнительная комиссия?
Кащеев не нашёлся что ответить. {30}
Я попросил слова:
- С оратором я совершенно согласен. Сделали мы действительно мало, и всю нашу деятельность можно охарактеризовать так: за три недели существования Комитета общественной безопасности и Исполнительной комиссии не случилось ни одного погрома и ни одного убийства.
... не проходило ни одного заседания, чтобы не делался запрос о милиции. В большинстве случаев с таким запросом выступал И. С. Яковлев. Нравились ли ему одобрительные возгласы и аплодисменты или действительно он, несмотря на свои пожилые годы и интеллигентность, всё зло видел в полиции, но только каждый раз он задавал вопрос:
"А почему на такой-то улице в форме милиционера стоит бывший городовой?" В парламенте раздавался шум и крики порицания.
Сперва мы относились к этим вопросам с вниманием и отвечали, что нельзя же сразу подобрать весь кадровый состав милиции. Вскоре это начало меня раздражать, и я желчно просил сделавшего запрос прислать к нам с его рекомендательной карточкой лицо, достойное этой должности.
- Граждане, прошу помнить, что все способные носить оружие - на фронте. Здесь же без дела шляются только подлые дезертиры, коих можно лишь судить, а не нанимать в милицию.Плоха была полиция главным образом потому, что ей мало платили, чем толкали на взяточничество. Наскоро заменившая её милиция была во много раз хуже. В милицию после выпуска из тюрем попало много уголовных преступников.Правда, в первые недели существования Комитета общественной безопасности милиция держала себя прилично, но
затем вновь началось взяточничество и даже грабежи.
Комиссаром милиции состоял инженер Лебединский, очень милый и неглупый человек. Начальником был избран капитан Захаров, добродушный толстяк. Работали они оба не покладая рук, приходя в полное отчаяние от объёма необходимого сделать. Да и что могли они, когда в самой милиции по образцу {31} воинских частей образовался совдеп, созывались митинги, на которых выносились постановления и порицания начальству.
И главным обвинением, конечно, выставлялась контрреволюционность.Армия не только с каждым днём, но и с каждым часом разрушалась. Если ранее гражданина поражало огромное количество солдат, обучающихся на улицах строю,
то теперь эта серая масса праздно шаталась по всем площадям. Куда ни пойдёшь - всюду солдаты со своими семечками. Присутствие лузги от подсолнухов неразрывно связано с представлением о революции.Значительно изменилась и внешняя форма солдат. Все они сняли с себя не только погоны. Почему-то, нося шинели в рукава, солдаты отстёгивали на спине хлястик, очевидно, как
символ свободы. Это придавало им безобразный и распущенный вид.
Со дня революции я не помню обучающихся на улице солдат. А что переносило от них наше бедное офицерство!
Выше я упоминал торжественное представление в думе, сделанное Сто двадцать шестым полком во главе с полковником Богдановым. Богданов, казалось, должен был бы пользоваться особой любовью солдат из-за того, что первый признал власть думы. Ничуть не бывало. Не прошло и недели, как к нам поступила коллективная жалоба солдат и офицеров этого полка на полковника, в коей указывалось на его контрреволюционность и выражалось требование о его немедленном удалении из полка. Мы рассмотрели эту жалобу в экстренном порядке. Пришедшие депутаты заявили, что
если завтра полковника не уберут, то он будет убит. В этой жалобе указывалось, что полковник, собрав всех унтер-офицеров и фельдфебелей, обратился к ним со следующими словами:
- Кто нынче офицеры? Всё это прапорщики-неудачники, на них я положиться не могу. Не могу положиться и на солдат. Какие это солдаты? Придут из деревни, ничего не понимают, а через три месяца их уже отправляют на фронт. Вот вы - дело другое. Вы кадровый состав унтер-офицеров, и на вас одних я могу положиться. Потому слушайте, что я вам скажу: вот возводится здание, оно и просторно, и прекрасно, но вся беда в том, что крыши ещё нет. Ну что будет хорошего, если мы с вами перейдём в него из наших скверных и грязных казарм? Нет, {32} мы лучше запасёмся терпением, поживём в тесноте, а там, когда дом будет готов, и отпразднуем новоселье.
...
Солдаты всё более распускались. Ученья никакого не было. Если какому-нибудь командиру удавалось вывести роту на ученье, то, побыв в строю полчаса, она самовольно уходила в казармы. Начались призывы к братанью. Около памятника Александру II всё время по вечерам шёл беспрерывный митинг. Митинговали и в театре. {36}
Главная тема митингов была: воевать ли с немцами или брататься? Но эта соблазнительная идея вначале имела мало успеха, и проповедники её, большевики, иногда рисковали быть побитыми. Зато что представлял из себя батальон солдат, отходящий на фронт! С солдатами приходилось возиться как с писаной торбой.
Приходилось собирать деньги по подписным листам, раздавать каждому солдату подарки, ехать провожать на вокзал, говорить речи. А храбрые вояки, разукрашенные в красный цвет, принимали всё это как должное. Отъехав станцию-другую, три четверти роты дезертировало. Мало этого, перед отправлением они стали устраивать кружечные сборы. С кружками ходили сами солдаты, нагло предлагая гражданину пожертвовать "героям", уходящим на войну.
Тыл был уже разрушен, но армия на фронте всё ещё стояла. Однажды утром, когда я вошёл в свой кабинет в Исполнительной комиссии, я увидал там человек пять солдат с кружками. Все они громко ругались, требуя от Кащеева, чтобы он немедленно арестовал "эфтого нахала офицера".
В углу комнаты на стуле сидел какой-то офицер маленького роста в подполковничьих погонах, тогда как в тылу погоны были уже отменены.
Едва я вошёл, офицер вскочил на ноги и подбежал ко мне.
- Владимир Петрович, да вы-то как сюда попали?
Я узнал знакомого мне ещё по Симбирску офицера Бажанова.
- Я? Я состою членом этой революционной организации, и даже товарищем председателя.
- Ну, воля ваша, теперь я совсем ничего не понимаю.
- Да в чём дело? Расскажите мне толком.
Полковник взволнованно и заикаясь стал объяснять, что только что прибыл поездом с Южного фронта.
- Извозчиков у вас совсем нет, иду пешком и вдруг встречаю солдат с красными бантами и кружками. Мне это показалось дико, и я остановил их, потребовав, чтобы они шли со мной к воинскому начальнику. Но вместо того они притащили меня сюда.
- Граждане солдаты, вы меня знаете?
- Как же не знать, знаем.
- Ну так вот, я свидетельствую перед вами, что этого {37} офицера знал ещё кадетом. Славный был юноша и остался славным и храбрым офицером. Никакой контрреволюции в его голове нет. Он приехал с войны, где армия ещё цела, - в неё ещё не успела проникнуть новая, высшая революционная дисциплина... Этот человек всё равно что с луны свалился. Вместо того чтобы его наказывать, мы здесь растолкуем ему наши порядки, а вы с Богом идите делать ваше дело.
- Да так-то оно так... Да только пусть вернёт нам убытки. Ишь сколько времени мы с ним потеряли...
- Ну, Бог вернёт, а чтобы не было обидно, получите от меня пятёрку.
Последний аргумент в виде синенькой совсем наладил дело, и через десять минут Бажанов беседовал со мной и обучался "революционной дисциплине".
...
От дисциплины ровно ничего не осталось: ещё в конце марта от разных полков начали поступать заявления, что в лагеря они уходить не собираются.
Я же настаивал на скорейшем уводе войск. Во-первых, гигиенические условия жизни в скученных казармах (войск в Екатеринбурге было около шестидесяти тысяч человек) были чрезвычайно неблагоприятны. А во-вторых, уж и нам, жителям города, хотелось отдохнуть от назойливого присутствия солдат. Много было по этому поводу и переписки, и переговоров, и наконец мне удалось настоять на своём.
Войска вывели в лагеря, но, пробыв там несколько дней, они вновь самочинно вернулись в город.
Знаменитый своим безобразием Сто двадцать шестой полк отправился в лагерь под Камышлов. Но, едва высадившись из поезда, вояки решили, что не дело солдату самому разбивать свои палатки. {38}
- Наше дело воевать, а не работать.И вернулись обратно.
С этого времени погрузка войск в вагоны пошла за деньги.
...
Не могу умолчать о новой затее Керенского - о создании женских батальонов и полков. Смешно было видеть вчерашнюю барышню или кухарку в солдатской шинели. Особенно смешна была фигура у толстых баб-солдат с их большим бюстом.
Носили они обыкновенную солдатскую форму, но вместо грубых сапог надевали женские туфли и кокетливо заворачивали ножку в тонкие обмотки, так чтобы между краями обмоток кое-где проглядывало голое тело.
Мароховец говорил мне, что единственная дисциплинированная часть - это женский батальон. Что-то плохо верилось в это.
О движении по железным дорогам я уже говорил. Ездить на поезде не было никакой возможности.
Бегущая с фронта солдатня переполняла вагоны и громила всё, что попадало под руку. В вагонах разбивались стёкла окон, со скамеек сдиралось сукно. Громились станции, поэтому буфетчики ничего не приготовляли к приходу поезда, а, наоборот, всё убирали. Если путь был занят и поезд долго задерживался, солдаты под угрозой расстрела заставляли машиниста без разрешения начальника станции отправляться в путь, что вызывало крушения. Поезда так переполнялись, что много солдат ехало на крышах вагонов.
Немало забот и труда было положено нами для упорядочения движения, но добиться каких-либо результатов не было возможности. Приходилось пережидать, пока не пройдёт волна дезертиров.
Чтобы ещё ярче описать солдатское безобразие, забегу месяца на три вперёд, когда власть перешла от Комитета об-{39}щественной безопасности к Совету солдатских и рабочих депутатов. Это событие произошло в июле или августе.
Рота солдат, следовавшая маршрутным порядком из Ачинска на фронт, решила, что если она опоздает на фронт на неделю-другую, то всё равно успеет заключить с немцами сепаратный мир "без аннексий и контрибуций". А пока что нужно взять на себя миссию "углубления революции" в попутных городах. Благо там живут такие дураки, которые не понимают, что необходимо делать и каким способом нужно вводить "углубление революции". И вот в один прекрасный день на улицах Екатеринбурга появилось это храброе воинство, до такой степени разукрашенное в красные лоскутья, что издали напоминало скорее бабий хоровод из прежнего доброго времени, чем роту солдат. Солдаты эти шли вперёд не в стройных колоннах или шеренгах, а гурьбой. Нет, "революционная дисциплина", очевидно, требовала и здесь новых форм, нового, небывалого построения. Поэтому эта красная рота, взявшись за руки и образовав большой круг, катилась колесом по земле, причём каждому солдату приходилось идти то левым боком, то пятиться назад. Таким порядком докатилась она до совдепа, откуда вышла депутация приветствовать "героев". И вместо того чтобы привести их в порядок или арестовать - или, наконец, просто высечь, как секут малых детишек за шалости, - представители совдепа вызвали духовой оркестр, которому и поручено было сопровождать роту в её торжественном продвижении по городу.
Завидев это милое воинство, в городе поднялась паника. Все магазины, банки и частные квартиры закрыли свои обычно гостеприимные двери, опасаясь погрома. Но, слава Богу, до этого не дошло. Всё внимание роты было направлено на уничтожение главной язвы народной, главной эмблемы контрреволюции - памятников императорам и изображений Российского герба на вывесках и в общественных зданиях.
Однако всё, что не требовало особого напряжения сил, уже было разрушено местными "патриотами революции". Ачинцам оставались такие сооружения, на разрушение которых требовалась затрата и времени и труда.
Можно было проявить своё усердие в деле разрушения портретов русских писателей (царских к тому времени уже не было), чем они и занялись и в Горном музее, и в реальном училище. {40} Не пощадили портретов ни Пушкина, ни Гоголя, ни Достоевского.Забрались они и в Государственный банк, но двери кладовых были заперты, и выемки кредитных денег им сделать не удалось. Кстати, изображения царских портретов на кредитных билетах их не возмущали. Если такие кредитки и попадались, то тщательно прятались в карманы.
Как я был бы счастлив, если бы кто-либо из состава этой роты когда-нибудь под старость лет прочёл эти строки, дабы почувствовать, каким он был дураком, и стыд за содеянную глупость в деле уничтожения портретов наших писателей залил бы его лицо.
***
На одном из заседаний Комитета был сделан запрос:
- Почему Комитет заставляет нас заседать в зале, где до сих пор уцелела вывеска "Императорское Музыкальное Училище"?
- Позвольте узнать, где вы усматриваете такую вывеску? Я вижу только три большие буквы "И.М.У.".
- Ну да это же и есть "Императорское Музыкальное Училище".
- Нет, гражданин, вы жестоко ошибаетесь. Со дня революции эти буквы гласят:
"Интернациональное Музыкальное Училище". Надеюсь, вы довольны моими разъяснениями?
Поднялся хохот, и депутат сконфуженно замолк.
Можно ли было в таких условиях продолжать вести войну?***
А центр бездействовал. Бездействовал настолько, что даже не отвечал на телеграфные запросы. Видно было, что там разруха ещё большая, чем у нас. В Комитете общественной безопасности ожидали, что в самом непродолжительном времени пришлют новых губернаторов, назначенных Государственной Думой из числа её членов. Но, увы, этого сделано не было.
Все лица, ввергшие и Думу, а следом за ней и всю страну в революцию, оказались далеко не государственными людьми. В сущности, именно им мы больше, чем Керенскому, Ленину и Троцкому, обязаны революцией".
...
А вот и срастание...
"По распоряжению Керенского уголовные имели право, сделав заявление о поступлении в армию, требовать освобождения из тюрьмы. На деле же, надев солдатскую шинель, они оставались на местах и начинали заниматься самым нахальным грабежом.
Предложение моё изолировать их, образуя особые роты, дабы спасти армию от тлетворного влияния уголовников, успеха не имело. {48}
Отлично помню такую картину: я сижу в кабинете Исполнительной комиссии, ко мне входит здоровенный мужчина и садится против меня на табуретку.
- Что нужно гражданину?
Молчание.
- Кто вы такой?
- Мы?
- Ну да, вы.
- Мы - убивцы.
Невольно с робостью останавливаю свой взгляд на его руках, но следов крови не вижу.
В результате - денежное пособие."
Да, я понимаю, что теперь нужно переписывать свой текст... со временем...
Такой весёлой была весна 17-го. Наступило лето 17-го, но эпитета к поступи подобрать не могу. Непонятно, кто у власти, непонятно, куда катится страна.
"Погода стояла всё время чудная, -
пишет Аничков, - жилось хорошо, особых репрессий со стороны Совета рабочих и солдатских депутатов не производилось".
Попробуем всмотреться в мутноватое зеркало дна, быть может, оно отчасти отражает то, что происходит наверху?
14 июля Городская управа отдаёт распоряжение закрыть дома терпимости и обещает, что больных женщин будут лечить бесплатно. Но, похоже, это коммерческое предложение нисколько не соблазняет ночных тружениц.
- А Богатиевы продают кофе, а Агафуровы - корсеты и бюстодержатели. За немецое "бюстгалтер" могут привлечь, шутка ли - город хотели переименовать из-за "бурга"! В городе много солдат, не совсем понятно, что там у них с дисциплиной, быть может, кто и захватит какой подарок для подружки... А мусульмане объявляют, что не будут торговать в мусульманские праздники, но будут торговать в дни православных праздников.
12 октября газета объявляет о необходимости "борьбы с безудержно возрастающим развратом".
- А мусульмане о правилах торговли. Ночью 17 октября "любители" врываются в магазин Агафуровых, вдребезги разбивают автоматическую кассу, а железный ящик с деньгами, стоявший рядом, взломать не смогут... 20 октября ограбили дом Агафуровых, ограбили солдаты, которые и квартировались в доме Агафуровых...
А Богатиевы торгуют кофе. А у Агафуровых - шляпы, шапки, муфты, горжеты, пелерины...
В начале ноября погромы в Перми: разгромлены торговые помещения в центре города, пивной склад Злоказова и винные склады... Погром в Симбирске. Погром в Сарапуле. 15 ноября сообщается о погроме в Шадринске. Распущены на две недели военные запасные подразделения, дислоцировавшиеся в Шадринске, большая часть солдат отправилась в Екатеринбург...
16 ноября погром в Кустанае, солдатами разграблен магазин Яушева. Погромы в Уфимской губернии...
А тут выходит постановление (я уже не понимаю чьё): всем, кто использует труд военнопленных, этих самых военнопленных отпустить...
В конце ноября газета вновь отмечает крайне удручающую ситуацию с бешеными собаками...
А в Ирбите перепились пожарные, в ходе погромов возникли пожары, а тушить некому...
А Богатиевы предлагают малосолую кетовую икру...
Городские власти зазывают добровольцев, чтобы решить проблему с бешеными собаками, но таковых, т.е. волонтёров, нет. Предлагается использовать пожарных и военнопленных...
А к концу года готовится национализация банков...
1 января 1918 года прекращены сделки по купле и продаже домов и недвижимого имущества...
Бешеных собак собираются травить ядом... Контрибуции и штрафы... Но самое главное - в марте до 10000 тысяч повышены зарплаты ассенизаторам, город не задыхается от собственного зловония только благодаря морозам и снегу...
В марте же начинается реквизиция домов... В апреле конфискация золота и золотых вещей, т.е. власти предлагают добровольно сдать добро, нажитое непосильным трудом... Но тают снега...
А собак предлагается уже убивать всеми способами, за собаку - 5 руб., но не использовать огнестрельное оружие на улицах и во дворах...
Зарисовка по заметкам из газеты "Уральская жизнь" за 1917 и 1918 гг.
-
Аничков В. Екатеринбург - Владивосток (1917-1922).
По теме:
-
1918 год. Князь Палей и Агафуров. Поступок или жест? Но каковы мотивы?-
Мусульманский военный комитет. 1917-1918....
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
